Сначала в Замоскворецком суде запретили публиковать прямые цитаты из показаний свидетелей в деле Расула Мирзаева. Разрешили только пересказывать суть показаний. А потом и в Хамовническом суде, где рассматривается дело Pussy Riot, объявили о запрете даже на пересказы.

После того, как журналисты потребовали оформить этот запрет официально и подшить его к делу, суд пошел на попятную. Сначала разрешили пересказ показаний, а потом пресс-секретарь уже Мосгорсуда заявила, что никаких ограничений на освещение открытого процесса не предусмотрено. Пишите, мол, только головой думайте.

В общем, инцидент, кажется, исчерпался. Однако за возмущением журналистов никто не обратил внимание на важнейший, как мне показалось, аспект несостоявшегося запрета. А именно — его мотивацию. Вот что, например, сказала пресс-секретарь Замоскворецкого суда после запрета цитировать показания свидетелей по делу Мизаева: «Свидетели, еще не выступившие в суде, могут прочитать показания уже допрошенных на процессе людей и изменить свои».

Нет, вы понимаете? Перед тем, как давать показания в суде, каждый свидетель обязуется говорить правду, только правду и ничего кроме правды. А также предупреждается об ответственности за дачу ложных показаний. Статья 307 УК РФ, исправительные работы до двух лет или арест до трех месяцев. То есть честный и добросовестный свидетель не может изменить свои показания в зависимости от показаний других свидетелей, поскольку одна правда абсолютно не зависит от другой правды.

Однако московские районные суды в обоих случаях исходят из предпосылок, что свидетели собираются совершить уголовное преступление. И если они так думают о свидетелях, то надо ли говорить, что они думают об обвиняемых?

Это вот и есть тот самый обвинительный уклон российского правосудия, о котором все время твердят сторонние наблюдатели, и который суды категорически отрицают, повторяя мантру о верховенстве закона.

Верховенство-то оно верховенство, но все-таки как-то странно подозревать всю страну на постоянной основе, не правда ли?